Воспоминания с игр. Война и мир, Екатеринбург, 2003 г.

Начало
Матрикс хэз ю!
Это родилось совершенно случайно. За пять минут до парада. Мы даже не успели найти темные очки для хрупкого смуглого нашего отца Антония, так мало похожего на Тринити. Как раз тогда, когда все увлеченно закалывали последние булавки, брат мой Джеймс ушел бриться, мадам Лориньи спешно дописывала первый выпуск газеты и привычно на всех шипела... Такими мы вышли на парад - истинные иезуиты: всегда в ногу со временем, всегда на пике славы, бесцеремонно используя последние технологии и не считаясь ни с чем ради дешевой популярности! Трое сверкнули - остальные безропотно и скромно остались в тени. Милые и замечательные мои иезуиты... Как потом показало время - именно эти святые отцы, один за другим, возглавляли Орден и были опорой для добрых католиков. Генерал Ордена отец Мутиус, провинциал Ордена (ставший им по игре только на второй день) отец Вельф, провинциал Ордена (принявший на себя это бремя на третий день вечером) отец Антоний. Так получилось, Господь сразу указал нам пастырей. Но тогда мы думали, что Генерал, наш экселлянц, наше Преосвященство, останется с нами до конца...

Ночь первая.
Я и моя госпожа - в интерьере
Кэтти Стивард, добрая католичка. Она же - Кэтрин Валуа-Стюарт. Правнучка Марии Стюарт и Франциска II Валуа, внучка Валуа и д’Обиньи, дочь Валуа и Гордон-Хантли. Орден иезуитов хорошо поработал, отбирая жен отпрыскам Марии и Франциска. Ни в одном поколении не было мезальянса, права на трон были сохранены... хм... для моего брата-близнеца Джеймса. Ах, какие планы лелеял Орден, какие надежды возлагал на неучтенного историей принца! Но принц, истинный воспитанник господ-иезуитов, получил блестящее образование, благополучно достиг 17 лет и слинял из-под ласковой опеки Ордена. Тогда ставка была сделана на меня. Меня забрали из родового замка, привезли во Францию и, пока не понадоблюсь, хотели отдать в монастырь.
Вот это они зря! Кипучая натура Стюартов никак не желала быть ограничена стенами даже святой обители, потому в монастырь заключили... моё имя. Матери Агнессе были даны инструкции: леди Кэтрин, важная особа... строгая постница и молитвенница, если спросят - заперта в келии, не разговаривает и не выходит, хлеб передается через дверцу. Мать Агнесса сделала большие глаза и вынуждена была согласиться, ибо Орден был на пике славы и в зените могущества, и мало кто осмеливался перечить Генералу.
Итак, я вышла в ночной Париж в облике прислуги, чья госпожа ушла в монастырь и не оставила средств к существованию. Простая юбка, старомодная, очень скромная по парижским меркам блуза и дергол через плечо - знак принадлежности к моему клану, атрибут, с которым Кэтти никак не хотела расставаться, нося его то так, то этак... Все-таки память о горячо любимом дядюшке, сэре Роберте Гордоне, маркизе Хантли, канцлере Шотландии и шефе Скотланд-Ярда... где-то он теперь?
Заработать на жизнь продажей цветов было весьма сомнительно, и потому Кэтти, уточнив у отца Муция: «Я ведь пока вам не нужна, экселлянц?», и получив благословение, отправилась наниматься в прислуги.
Говорили, что госпожа де Сен-Симон искала прислугу и была не против, если бы оная подрабатывала еще где-нибудь. Итак, я пришла к этой знатной особе и спросила, с кем я могу говорить о найме. Госпожа изволила вести переговоры сама, была мила и проста в обращении. Робкая по натуре, Кэтти поняла, что обращаться с ней здесь будут хорошо, а значит, на этом месте она удержится, несмотря на всю свою неопытность в делах такого рода. Госпожа посетовала на бедность... все приходится делать самой... но в сердце своем Кэтти уже решила, что будет служить этой доброй женщине, и не покинет её даже в острой нужде. Были оговорены обязанности и оплата...
Единственное, что смущало бедную Кэтти - это был родственник, кажется, дядюшка, госпожи, мрачный человек с печатью тайного знания на лице. Того знания, которое не от Господа... Кэтти вздохнула и решила, что добрый Боженька не оставит её, в конце концов, не к нему в прислуги она нанимается! «Приходи завтра в половине десятого, разбудишь нас...» Договорились!
Кэтти ушла, впервые в своей короткой жизни испытывая ни с чем не сравнимое чувство полезности и нужности.

Ночью у Нотр-Дама
Вернулась в еще не открытую Кофейню, где обитали на тот момент господа-иезуиты. «Я нужна вам, мой генерал?» - «Да зачем бы ты могла быть нам нужна? Идите, развлекайтесь, Ваше Высочество!»
Развлекайтесь! Цветы я решила ночью не продавать, потому что наверняка знала, что денег ни у кого в Париже нет. Поэтому я пошла на площадь перед Нотр-Дамом, посмотреть на свадьбу нашего Егонного Величества короля Карла I и местной Еённой Высочествы принцессы Генриетты. Народу было много, и всё дворяне, дворяне... Положение Кэтрин было выше многих из них, но Кэтти Стивард решила не мозолить глаза важным господам и заняла место, подобающее её нынешнему облику.
И тут увидела в толпе двух шотландцев... А они увидели и узнали - её. Подошли и почтительно заговорили.И выяснилось, что её дядюшка, прежде чем покинуть Англию, послал во Францию двух молодых дворян, дабы они присматривали за его племянниками и оберегали леди Кэтрин и лорда Джеймса (буде таковой отыщется) от опасностей и соблазнов. Сэры Дэвид Броган граф Боброу и Малкольм Гордон барон Мэйборн вообще-то, честно говоря, сами были бы не прочь подвергнуться опасностям и соблазнам Парижа, но раз уж они нашли свою принцессу... Тем более, что та живо-два воспитала их в духе христианского благочестия, не стесняясь гэльских слов и просторечных выражений, ничуть не хуже дядюшки...
Пока воспитывала, к ним бесшумно подлетело приведение... знаете, семнадцать лет прожила Кэтти в старинном родовом замке и ни разу не видела воочию привидений. Она так испугалась, что забыла перекреститься. И упала в обморок от значимости момента. Все произошло так внезапно, что граф и барон даже не сразу поняли, что вот уже надо оберегать... их-то закаленную психику никакое привидение смутить не могло. Они пожали плечами, сказали привидению «брысь» и оказали своей леди такую медицинскую помощь, что я предпочла поскорее прийти в себя, пока их действия не сочли насилием.

Типография
Когда вернулась в Кофейню, выяснилось, что я наконец-то нужна моему Ордену. Дело в том, что у Ордена была эксклюзивная технология... типография должна была отпечатывать газеты на глицериново-клеевой массе, по двадцать как минимум штук за раз. Но то ли козни диавола, то ли происки гугенотов... в процессе подготовки почти готовая масса погибла, а материала на другую не было. Потому-то и первый выпуск «Искры Божией», и все остальные были написаны от руки. Мой поклон мадам Лориньи и её помощнику, немцу Рихарду Штайнеру, художнику, которые сделали всё, что было в их силах, для того, чтоб в Париже была-таки свободная пресса. И горжусь тем, что к некоторым экземплярам лапку приложила и я, скромная мещанка Стивард.
Помнится в первом выпуске были одни утки. Из головы и с бухты-барахты. И только в частных объявлениях, которые, не помню, были или нет в первом-то выпуске, могли содержаться крупицы истины.
Итак, я нужна Ордену. Ибо первый выпуск произвел таакой фурор... «Знаешь, прибегала герцогиня Вандомская, - рассказывал мне, лукаво посверкивая глазами, едва знакомый месье, брат по Третьему Ордену, - таак кричала... Говорила, что её имя протащили по всему Парижу... требовала опровержения! Надо садиться писать...»
Рабочих рук не хватало, и воспитанница иезуитов Кэтти Стивард без колебаний разделила непростую участь мадам Лориньи и мсье РихАра, издателей. Она писала статьи и переписывала их от руки на готовые бланки... а новости всё поступали.
На площади у Нотр-Дама англичанин убил француза, нет, убили английского короля, да нет же убили... Новость требовала проверки, и я пошла в квартал булочников... потом осмысления и правильной подачи, и я выдернула экселлянца из важного разговора... мне можно, я принцесса!
«Когда верстался номер», еще новость - убили Бассомпьера! Как, того симпатичного шевалье?... и снова проверка-осмысление-подача-переписка...
Некто, пожелавший остаться неизвестным... нет, это проверять не будем, прямо в номер... Англия заявила что поддержит гугенотов, осажденных в Ла-Рошели... и - ниже: в салоне Золотые Лилии... или Королевские?.. какая разница!.. привечали шотландцев... ну, да, теперь врагов, умные поймут, заострять не будем...
Да, Мари, кофе, если можно... спасибо, мадемуазель Пюссор...
Уже на втором экземпляре я уже не замечала, кто диктует, третий уже писала почти по памяти...Ой, а опровержение-то? Забыли! Хрупкая мадам Лориньи уже не шипит, а орет на все, что движется, тихий Рихард отчаянно трет глаза... четвертый час ночи... «Идите спать, мадам, вы нужны будете Ордену еще и завтра». Мы отправляем спать упирающуюся и сердитую Рене Лориньи и делаем перерыв.
Приходит генерал и приносит нам утешение. Фактом присутствия и словами, мало похожими на слово Божие. «Генерал, мы забыли про опровержение!» - «Пфе, дети мои... мне бы ваши проблемы... Садитесь, пишите»... Садимся и пишем, и давимся от хохота, наслаждаясь изощренным коварством отца-генерала. «...редакция газеты, - диктовал мягким голосом наш экселлянц, растягивая гласные, - очень сожалеет, что имя герцогини В. было потаскано... успокойтесь, дети мои, выдохните и пишите.. было потаскано... и заявляет, что Орден иезуитов не имеет к этому факту никакого отношения. Умницы, а теперь идите спать, завтра перепишете...»

Августейшая сестра Анна
Спать Кэтти отправилась с неспокойным сердцем. Дело в том, что Орден вдруг спешно сменил политику...Делая ставку на Кэтти, Орден предполагал, что сначала они скомпрометируют Её Величество, благо лиц, желающих скомпрометировать королеву Анну Австрийскую, было хоть отбавляй, и в Англии, и во Франции. Потом донесут королю, и уговорят его сбагрить неверную супругу в монастырь. Пострадавшей Анне тоже могли от милости Ордена достаться кое-какие пряники, типа побега из монастыря и тайного брака с дворянином по её выбору и ад майорэи Дэи глориам, плодитесь и размножайтесь, благо мир велик. Например, в Америке столько земель, и столько незанятых тронов... Королю тут же должна была быть предложена достойная замена... Принцесса чистых кровей и соответствующего воспитания, добрая католичка, Орден ручается...
Кэтти не особо вертела нос от этого брака, Людовик XIII - мужчина видный, ничуть не хуже остальных монархов... день за днем она привыкала и привыкла к мысли, что судьба ей стать королевой Франции, вернуть то, что утратил брат её прадеда... привыкла и размечталась. Ну и что, что Бурбон? Кровь Валуа только облагородит отпрыска... Привыкла, что земля, по которой она ходит - это её земля, и она за неё в ответе, и она её получит, скорее рано, чем поздно.
И вот этим вечером стояла она рядом с королевой, рядом с Фракассом, рядом с экселлянцем, зачем-то потребовавшим её присутствия, переводила взгляд с одного на другого и не понимала, почему генерал отказывается от их плана... не понимала, почему, если они хотят сменить кардинала... почему это отменяет «сменить королеву»? К концу разговора поняла: пресловутая синица в руке вместо журавля в небе... так нужно Ордену. «Да, мой генерал...»
Ночью, после долгих размышлений, последняя из Валуа смирилась в сердце своем с решением Ордена. Генералу видней, где она нужнее...

День первый
Кэтти Стивард - разносчица газет
Проснулась Кэтти задолго до половины десятого, но все-таки не раньше, чем мадам Лориньи, которая как раз дописывала в газету вчерашнее опровержение. «Доброе утро, мадам, доброе утро, святой отец»... К госпоже идти было еще рано, и Кэтти успела продать пару экземпляров второго номера «ИБ». Отправляя её на задание, генерал установил расценки: дворянам за пять ливров, мещанам за три, английским шпионам - даром.
Первый экземпляр - городской страже. Они выложили три монеты не торгуясь.
В квартале Марэ все спали. Кэтти подошла к Бастилии и предложила газету тому, кто появился в дверях. Неизвестный господин из Бастилии выразил желание купить номер, ушел за деньгами, а вернувшись, ничего не купил, зато велел бедной девушке держаться подальше от этого места. Бедная девушка только рассмеялась и решила непременно рассказать об этом генералу.
У доски объявлений выяснилось, что ночной выпуск «Искры Божьей» безбожно устарел. Ибо за ночь были убиты - Рошфор, лейб-медик Сен-Симон и чтоб я помнила, кто еще, но очень много важного народу.
В Кофейню я влетела как метеор... там уже все всё знали, история повторялась: «проверить - пишите - в номер!» Корзина с цветами отброшена в сторону, руки в черной туши... Свежие номера не успевали просохнуть, а безымянный месье (Железная Маска, опаздывающий в Бастилию), тут же продавал их, буквально вырывая из-под пера... Рене, Рихар, бланки газет... «Да, кофе, спасибо, Мари... Мари! тебе же пора замуж!!!»

Чета Кольберов
Николя Кольбер... в прошлом - Жан Мильпардон, опасный убийца и гроза Парижа, пойманный и осужденный на смерть. Никогда он не забудет то утро, когда его исповедали и причастили, и вывели к месту позорной казни. В тот ранний час будто из утренних лучей солнца выступил человек в черном и заговорил с сопровождающими его людьми, потом еще с кем-то, потом с ним: «Идем!» Следуя за строгой черной фигурой, он осмелился спросить: «Святой отец, зачем вы меня спасли?» Святой отец даже не удосужился обернуться: «Господь с тобой, сын мой, тебя казнили...» Ему дали новое имя, правдивую легенду, невесту-умницу и кофейню ей в приданое. И сказали - будь готов в любой момент вернуться к своему ремеслу.
Его невеста, девица Мари Пюссор, сирота и воспитанница монастыря кармелиток, готовилась принять постриг, потому что в большом мире ей, бесприданнице и найденышу, места не было. Но пришел человек в черном, сказал ей «Идем!» и дал ей жениха и кофейню.
И в час, когда молодожены выйдут из Нотр-Дама и войдут в дом свой, расположенный на втором этаже экзотического заведения, Первая Парижская Кофейня на паях с Его Католическим Величеством Филиппом VI, должна была начать свою работу.
В Кофейне уже вовсю шли приготовления к приему первых посетителей, мэтр Николя в незаправленной в штаны рубахе увлеченно варил первый кофе, Флорисса, кухарка, пекла пончики и, не отрываясь от процесса, муштровала прислугу, девица Мари Пюссор вертелась вокруг издателей, в любой момент готовая услужить... венчаться, кажется, никто не собирался. Кэтти спешно дописывает экземпляр...
«Справитесь без меня?» - «Разумеется!»... хватает корзинку с цветами и бежит в Нотр-Дам!
- Отец Доминик! Кольберы! Венчаться!
- Неужто так срочно, дочь моя?
- Ну, вам виднее, святой отец, но пока они не повенчаются, Кофейню открывать нельзя!
Отец Доминик бросает слово на вульгарной латыни и исчезает готовиться к таинству венчания. Кэтти спешно влетает в Нотр-Дам, не перекрестясь и не преклонив колен, надеясь, что добрый Боженька простит ей и этот грех, и спешно украшает храм, изводя на это весь запас роз и лилий.
Потом бегом к Кофейне, на ходу сооружая некоторое подобие свадебного букета...
- Мари, бросишь букет мне? Я тоже хочу замуж!..
Смущенная Мари кутается в белоснежный гипюр и кивает.
Увы, до бросания букета мне не суждено было достоять, подошло время идти будить мою добрую госпожу... Свадебный букет Мари поймала мадемуазель Софи-Жаклин, племянница мэтра Брийе.

Не последний в Ордене человек
У госпожи было тихо и пусто. Робкая Кэтти поскреблась в двери, потом постучала смелее, потом покричала... Ответа не было. Вернулась в Кофейню и поделилась с Мари сомнениями.
- Да ведь их же ночью вырезали!
- Как, обоих?
- Ну, я точно не знаю...
- Кто знает? откуда информация?...
Проверить информацию я не успеваю, приходит человек, шотландец, и спрашивает, кому тут нужны рабочие руки? И решительно некому, кроме мисс Кэтти, решить этот вопрос. Я направляю иностранную рабочую силу строить типографию, ибо мадам Рене уперлась и сказала, что в Кофейне она работать отказывается, и пока ей не сделают отдельный кабинет, пусть кто хочет, тот и выпускает газету, а лично она... И доводы её логичны, доходчивы даже для простой гэльской девушки и просто убийственны. Просите и дано будет вам...
- Цветочница!
Цветочница Кэтти подхватывает корзину и бежит на зов. Между делом продает и доставляет в дом Тремулей букет роз, получая первый свой и последний заработок - десять ливров. Потом мне уже было не того... не до заработка...
Потом оказывается, что совершенно некому приказать моим секьюрити, графу и барону, напилить дров... Родная речь, доходчивый козлогэльский, лишают моих дворян всякой надежды на праздное утро, занятое исключительно дуэлями и поиском невест. Сквозь ритмичный звук пилы до меня доносятся громогласные размышления Брогана о некой девице Шарлотте... разумеется, леди, разумеется, изумительной красоты...
Потом приходят первые посетители в Кофейню, и нужны рабочие руки...
Потом в кофейню приходит симпатичный человек и требует кого-нибудь из Ордена, с кем можно обсудить щекотливый финансовый вопрос. Генерал вращается в высших сферах, Кольберы заняты делами насущными, и некому, кроме бедняжки Кэтти, поговорить с симпатичным финансистом...
- Вы знаете, что Кофейню собираются обложить налогом?
- Ну, Бог им помощь, мсье, Кофейня - собственность Общества Иисуса, и налогом не облагается.
- Нет, вы не поняли... как раз сейчас решается этот вопрос...
- Сочувствую тем, кто теряет время...
- Мадемуазель, но вы проявите сочувствие и ко мне, бедному государственному служащему, рискнувшему принести вам эту информацию...
В моих глазах информация не стоит ни ломаного медяка. Как воспитанница Ордена и не последний человек в нем, я ощущаю себя в силах послать лесом даже кардинала, буде он предъявит претензии Кофейне. Но проявить сочувствие - так естественно для Кэтти, она так молода, а наивный господин так хорош собой...
Шепотом и в сторонке:
- Мари, вон тот человек полагает, что принес важную информацию. Он заблуждается, но ты напои его кофе, угости пончиками, дай тридцать ливров и пригласи заходить почаще. Возможно, он нам ещё пригодится...
Мари с радостью исполнила рекомендацию.

Кэтти Стивард «добрая» католичка
Не могу сказать, что я забыла о моей госпоже, которой обещала служить... Я все помнила и часто думала о грехе клятвопреступления, но магические слова «Ты нужна здесь» были решающей каплей на весах моих сомнений. Потому мадам достались лишь мои молитвы... за упокой, если она убита, и за здравие, если она таки да жива. Я полагала, Господь сам разберется, которые молитвы нужны той, за которую они возносятся...
Надо сказать, Кэтти Стивард была так себе католичкой... В храм в этом году я зашла лишь два раза. В первый раз передать в Нотр-Дам святыни Ордена. Потому что свою часовню Орден так и не построил, и дивная роспись и элегантная Иезуитская Мадонна могли пропасть втуне. И второй раз - подготовить его к венчанию Кольберов. На мессы я не ходила и не собиралась. Исповеди мои генералу Ордена в очень вольной форме подозрительно напоминали передачу информации и получение инструкций и не предполагали отпущения грехов. Ну разве что святых отцов приветствовала как положено... муштра... то, чего не пропьешь-с...

Большая политика. Внутренняя...
Постепенно от дел повседневных Кэтти переходит к большой политике и тайным заговорам...
- Экселлянс, наш человек передает...
- Кэтти, хорошо что ты пришла... мушкетеры просят связного.
Я недоуменно смотрю на моего Генерала: неужели и этот вопрос должна решать я? Мушкетеры - наши союзники, Новая Лига, Католическая партия, и Генерал об этом информирован, и даже ведет с ними какие-то переговоры, и в его распоряжении весь Двор Чудес... чем тут может помочь генералу бедная шотландская девушка?
- Ну так дайте им связного!
- Хорошо, - говорит мой генерал, и заводит разговор о политической ситуации в мире.
- Генерал, погодите, но наши люди...
- Да, дочь моя, - снисходит генерал и терпеливо выслушивает доклад.
Кэтти Стивард мысленно напоминает себе, что генерал непогрешим, и креститься надо, если кажется... а кажется ей, что генерал повел свою игру, забыв об изначальных планах Ордена.
После доклада разговор заходит об агонизирующей экономике, разбое на улицах, о том, что Церковь теряет позиции, кто в этом виноват и что делать... Виноватого мы находим сразу, разумеется, это кардинал де Ришелье. А вот что делать - это вопрос неоднозначный и требующий...
- Экселлянц, у тебя в распоряжении Двор Чудес!
- Погоди, дочь моя, не спеши... Ну, убьем мы его и что? Он же вернется...
Кэтти Стивард, несмотря на прозрачность намека, отказывается это понять, а генерал затрудняется объяснить в терминах, доступных для понимания в 17 веке, возвращение мастера из мертвятника в той же роли... У бедняжки Кэтти глаза в поллица...
- Мой генерал, уж не хотите ли вы сказать, что кардинал Ришелье одержим... что ему помогает... дьявол?... - шепотом, перекрестясь, завершает Кэтти.
Генерал доволен сообразительностью воспитанницы, буквально благословляет взглядом и мягко произносит:
- Не исключено, дочь моя, не исключено...

...И международная
Из окна кофейни я вижу отца Варфоломея... и несказанно удивляюсь. Потому что одно время лично вела переговоры с лордом-мэром Лондона о том, что Её Величеству королеве Генриетте, во избежание заболевания чахоткой на туманных землях Альбиона, очень нужен лекарь, владеющий восточными медицинскими традициями. Пронырливый Орден иезуитов сказал: будет лекарь; господин Мэнсон заверил нас, что условия труда и оплата знаний нашего человека будут достойны и не разочаруют... мы расшаркались, отозвали из Катая соответствующего специалиста, исполнявшего там долг миссионерства... когда он прибыл в Англию, представили его работодателю и успокоились с осознанием выполненного долга.
И вот я вижу нашего узкого специалиста, неприкаянно слоняющимся по улицам Парижа. Подбегаю к святому отцу и на правах не последнего в Ордене человека требую объяснений. Оказывается, что в Англии в его услугах не нуждаются... Нет, определенно, отцы в Ордене иезуитов в большинстве своем были святыми, ибо только святому было под силу унять тот гнев последней из Валуа, который готов был обрушиться на лорда-мэра Сити господина Мэнсона, её бестолкового дядюшку короля Карла и всех проклятых еретиков-протестантов, которые только попались бы леди Кэтрин по пути её следования на родину.
Вернулась в Кофейню и встретила блудного братца своего, сэра Джеймса, которого в Кофейне все уже знали и любили, и называли не иначе как Милорд. Близнецы уединились, поделились впечатлениями от Англии и Франции и решили, что без их активного участия мир просто пропадет. Джеймс занимался торговлей, имел в своем распоряжении партию вина из Франции и партию пива из Англии.
- Ну и что? И кто у меня это купит? По обоим берегам Ла-Манша одни нищие...
- Нууу... не расстраивайся, Джеймс... у меня есть немного денег, хочешь я куплю у тебя вино?
Брат мой Джеймс грустно покачал головой:
- Тебе я вино так отдам...
Разница в настроениях была налицо. Джеймс опустил руки и сдался, и вознамерился покинуть Европу. И пошли они лесом (да простят мне мой гэльский) его права на престол. Кому интересно бороться за трон гниющих государств? Кэтти уперлась рогом и ощутила ответственность за судьбу христианского мира.
Вернулась в главный зал Кофейни, повинуясь привычке, предложила симпатичному шевалье, сидящему за столиком с дамой в ожидании кофе букетик цветов.
- Сколько?
- Десять... - Вспомнила разговор с братом. - Для вас пять ливров...
Шевалье печально покачал головой...

Трон или замуж!
Убийства на улицах Парижа продолжались. Поговаривали, что вырезали даже дом Тремулей, и слухи эти никто не проверял, поскольку было недосуг. Французские дворяне не могли позволить подарить своей даме букетик самых скромных... даже не роз! Улицы не вымощены, городская стража... Господи, да на них жалко смотреть, их бы кто защитил... ничего не успевают по причине малочисленности. Поговаривают о том, что для войны с гугенотами король собирает мещанское ополчение... как будто мушкетеров недостаточно! Торговля на нуле, сборщик налогов ходит торгует информацией... А я, плоть от плоти Валуа, не могу защитить мою страну? Я принцесса или где? Я женщина или как? Мать моя королева! Мне же уже восемнадцать лет!!! Через год на меня просто никто не посмотрит!..
Оглядываюсь в поисках святых отцов, интриганов и аморалов, и обнаруживаю, что младшие служители Господа усердно Ему служат, кто дома, а кто уже и в Англии, и Он им в помощь! Старшие же... тааак... отец Вельф целый день на конюшне лечит свою серую кобылу... Оторвать его от дела - и не посмотрит, что принцесса (тяжкий вздох) ... Отец-генерал куда-то пропал, отец Себастиан сразу сказал, что всецело отдан делам богоугодным и не станет размениваться на интриги...Орден не чешется, и оставил меня на произвол судьбы! Моя нетронутая желтенько-алая честь и полагающийся мне как наследнице Гордонов-Хантли солидный кус Шотландии тут же оказались в серьезной опасности. Из Кофейни я вышла с твердым намерением вернуться туда, только получив желаемое, мужа или трон, а лучше всего - все вместе и немедленно.
Я предложила Шотландию богатому и предприимчивому мэтру Брийе, он сказал, что подумает... предложила себя пригожему и славному немецкому живописцу Рихарду Штайнеру, он сказал, что не против, но я пошла на попятный, сказав, что все-таки хочу иметь хотя бы подобие выбора... Я шла по улицам Парижа, заглядывала в лица встречных мужчин, вспоминала, что я о них слышала, и размышляла, как бы мне найти такого, чтоб все сразу... Идеальным вариантом был Керз, но когда я сказала, «Керз, возьми меня замуж...», он состроил ТАКУЮ рожу, что слова «...и мы завоюем мир!» просто не слетели у меня с языка. Я сказала «понятно» и пошла дальше. Кажется, я успела предложиться кому-то еще, но убей не помню, кто это был, потому что тут я увидела, наконец, отца Себастиана... ну хоть кто-то из Ордена!
Отец Себастиан пришел в ужас от моей идеи и отвел меня к Генералу. Мы стояли в двух шагах от входа в Лувр, и я сказала строго:
- Вот что, мой генерал... Я так понимаю, Людовик мне не светит?...
- Честно говоря, дочь моя, нет...
- Так, а трон?....
- Возможно, дочь моя, возможно...
- Я хочу сейчас и немедленно трон или замуж, - заявила я самым капризным голосом. - Что Орден иезуитов сделал для того, чтоб я не осталась старой девой и в нищете? Если вы не можете сделать меня королевой, так и скажите, я выйду замуж и буду счастлива.
- Мы делаем все возможное...
- Ну так делайте поскорее, мне надоело ждать!
- Ваше высочество, вы забываетесь, - ласково сказал мой генерал и улыбнулся.
- Я знаю, - так же ласково, немедленно сменив тон, сказала я и улыбнулась в ответ.
Нашла коса на камень. Непонятно почему, но оба мы в этот момент понимали, что надо найти компромисс, и сеньор Вителлечи, как мудрый служитель Господа, счел нужным уступить.
- Хорошо, дочь моя, мы завоюем трон Англии, хоть сейчас...
Я не стала спрашивать, как, я сказала:
- Ну - и? Я не могу рассчитывать на этот престол, и вы это прекрасно...
- Но у нас ведь снова есть Джеймс, который может на все рассчитывать...
Я ехидно улыбаюсь, речь пока идет не обо мне...
- ... и мы выдадим тебя замуж за Джеймса.
- Мой генерал, - пытаюсь я терпеливо объяснить отцу Муцию, - я не могу выйти замуж за Джеймса, потому что он мой брат!
Генерал смотрит на меня снисходительно, как на дурочку, и ласково так говорит:
- А кто об этом знает, дочь моя?
Земля моих предков мягко выплывает из-под ног... Мушкетеры, стоявшие на часах у ворот Лувра насладились неповторимым зрелищем: святые отцы хлопочут над спятившей Кэтти.

Монастырь кармелиток
Встала, пошла... сзади кричали... Бедняжка Кэтти решила, что сошла с ума, потому что генерал непогрешим. По дороге она встретила сначала голого призрака, потом отца Антония, почему-то в зеленом женском платье. Отец Антоний тянул её за руку и говорил маловразумительное. Мир тихо съезжал с катушек...Потом она обнаружила себя в Кофейне и поймала себя на желании чего-нибудь разбить...
Идея о собственной опасности для общества медленно привела её к мысли о необходимости изоляции. Явление отца Вельфа, в нормальном облачении и при кресте, в данной ситуации приравнивалось к явлению Христа.
- Отец Вельф, я сошла с ума. Меня надо изолировать, - убежденно заявила я ему, и, глядя в его вытягивающееся лицо и округляющиеся глаза, добавила: - Монастырь кармелиток вполне для этого подойдет.
Я выложила ему последние события, и отец Вельф не мог не согласиться, да, генерал непогрешим, он не мог такого предложить, отец Антоний не мог бегать в женском платье, а видения - это вообще... да, у меня не все в порядке с головой. И отвел меня в монастырь.
В монастыре текла неспешная беседа, в которой расстроенная я не сразу смогла принять участие. Потом узнала ту самую Шарлотту, о которой уже второй год бредил наяву мой соотечественник Дэвид Броган.
- Моя родня забыла меня здесь... вот уже сколько времени от них нет вестей...
- Успокойтесь, дочь моя, - утешала её мать Агнесса, - о вас непременно вспомнят.
- Успокойся, Шарлотта, - добавила и я свой голос в утешения, безразлично созерцая высокое небо над собой, - Вас не забыли, возможно, ваши родные просто поголовно вырезаны...
И недоумеваю, почему Шарлотта тут же захотела, чтоб лучше бы о ней забыли.
Мало-помалу богоугодная беседа и забота сестер и матери-настоятельницы сделали свое дело, Кэтрин Стюарт ощутила себя вполне в своем уме, в силах и в правах... За тот шухер, который она навела в чужом монастыре своим Стюартовским уставом, она сама же потом принесла извинения. Впрочем, мать-настоятельница вовсе не препятствовала деятельности этой кипучей натуры и даже сожалела, что Орден потребовал свою принцессу обратно. За это время я успела рассказать Шарлотте, как её любит наш граф Броган, какие планы он строит и какие надежды лелеет, мобилизовала имеющиеся трудовые ресурсы на уборку монастырской территории и сподвигла мать-настоятельницу предложить помощь нашей типографии.

Первые удары
Зачем меня вызвали из монастыря, мне не очень-то понятно, потому что конкретных указаний мне никто не давал. Но даже если и затем, чтоб была, это все равно весьма приятно, я тоже успела соскучиться по своему Ордену.Что повело меня в Нотр-Дам? Какое-то дело? Кажется, да... А может, Кэтти направлял перст Божий? Оказавшись на мессе, ощутила она себя в доме Господа своего... роспись Рихара Штайнера, и фамильная Мадонна, и шелк в исповедальне... одухотворенные лица кармелиток, матери Агнессы и сестры Габриэлы... и внушительная надежная фигура отца Вельфа... знакомые голоса отцов Себастиана и Антония... и слова, которые я узнаю и понимаю... и сожаление, что не исповедалась и потому не могу подойти к причастию...
Выход в большой мир был подобен удару по голове: снова убийства, на этот раз в Кофейне... труп положили в типографию. Рене, вернувшаяся из Бастилии, обнаружила его и очень испугалась...
Пришла городская стража, и им сказали свидетели: «Это сделали люди кардинала». - «Вероятно, это было нужно» - сказала городская стража, развернулась и ушла. Кэтти мысленно записала и это на счет кардинала.
- Рене, а что ты там делала, в Бастилии?
- Ходила на экскурсию, - усмехнулась Рене.
- Зачем?
- Затем, - усмехаясь, пожала мадам Лориньи хрупкими плечиками, - пришли, позвали на экскурсию, прогуляться... сказали, не надо писать против Кардинала... и первый номер каждого выпуска - сначала ему, а потом показали, как там, в Бастилии. Знаешь, Кэтти... - ехидная усмешка сошла с её лица, - Я не хочу туда. Я боюсь.
И Кэтти поняла, что смешает с грязью того, кто обидел маленькую мадам Лориньи. Вот прямо сейчас. Мне не хватило получаса, чтоб найти мушкетеров, союзников, найти и популярно объяснить нехитрую задачу: взять этого Ришелье за жабры и привести на суд короля. А я выставлю обвинения. По пунктам. И если его Величество не сочтет себя вправе и в силах раз и навсегда навести порядок во Франции, то я заявлю о правах на престол и катись он вальсом (прошу простить мой гэльский!) этот саллический закон. Увы, отпущенное мне время неостановимо истекало, записка для господина де Сьери вернулась, не найдя адресата, и уходящий день успел нанести мне новый удар - наш Генерал завтра на рассвете должен покинуть Францию. Дела-дела...

Ночь вторая.
Веселая Святая Инквизиция
Никто не хотел быть серьезным и мрачным, это было противно нашей иезуитской натуре. Но, признаться, я рассчитывала, что святые отцы подготовятся получше. Впрочем, все равно нам есть что весело вспомнить о первой ночи.
Я была привидением молодой женщины, коварно убитой неверным супругом. У меня был вполне живой внучек, не вполне здоровый, правда... поговаривали, что в младенчестве он упал с колокольни... но вполне смышленый и милый мальчик. Он жил в обители, служившей застенками инквизиции, а я была при нем. И мне, молодой и любопытной женщине, остро не хватало общения. Потому я радовалась каждому человеку, который меня видел и удостаивал внимания. О, я даже ходила по улицам, когда инквизиция устраивала крестный ход, я шла за ними следом под пение «кирие элэйсон», жадно бросалась на все интересное, часто подвергая своего малолетнего внука риску заблудиться... Главное в этих путешествиях было не попасть под крестное знамение, но никто, кроме святых отцов, не трудился периодически осенять себя, и я чувствовала себя вполне комфортно на улицах Парижа.

Цыганка
Помню, привели к нам двух еретиков. Одного я запомнила под именем Первый Еретик, вторая была Цыганка.
Первый Еретик сразу попал под пристальное внимание отцов-инквизиторов, а цыганка осталась в камере одна... такая красивая, такая необычная... я пришла к цыганке. Я зашла к ней сквозь стену и заговорила, и она увидела меня и не испугалась. Я сочувствовала ей. «Ну, зачем ты побежала, они хватают, как кошки, того, кто бежит... цап! И на костер!» Она говорила мне о своем Боге, о дороге, о воле... А я так жалела её, перенимая её манеру говорить, завороженная блеском её браслетов: «сожгут, не посмотрят, что красивая». Я велела внуку, который ухитрялся проникать в камеры через крохотные лазы, слушаться цыганки и сделать то, что она просит, «Её спасут, и она заберет нас с собой, тебя научат петь, ты увидишь дальние страны»... и Анри сбегал в табор и передал цыганам её просьбу о помощи. Но не пробиться было цыганам через толстые стены обители, и потому я сказала, что останусь с ней, и буду рядом до костра, чтоб не так страшно...

Первый Еретик
Между тем у стола, где инквизиция допрашивала еретика, было весело. Как потом оказалось, неизвестно было еще, кто кого допрашивал... изрядно причащенные святые отцы мучительно вспоминали, в чем состоят семь смертных грехов. Потом вспоминали десять... или пятнадцать?.. нет, все-таки десять, точно... заповедей. Радостный вопль секретаря «Четыре!» был встречен дружным хохотом. Не обысканный и вооруженный еретик катался со смеху вместе со святыми отцами.
Потом хватились Библии, но так и не нашли. И когда один из инквизиторов, обычно делавший вид, что не замечает меня, торжественно встал и очень вежливо сказал: «Уважаемое Привидение, ты не знаешь, где наша Библия?», а привидение тоном усталой прислуги снисходительно бросило «Щаз, надыбаю» и пошло искать Библию, нашей Святой Инквизиции уже можно было ставить диагноз.

Поход на кладбище
Где была Библия святой инквизиции, я догадывалась, потому что два брата пошли на кладбище искать катаров и проповедовать им. Справедливо полагая, что они не могли пойтить на это, не взяв Книгу, я отправилась их искать. На кладбище было тихо. Встреченные там люди прекрасно меня видели и сообщили, что нет, никаких священников здесь не пробегало.
Я пошла обратно. Из лесу на дорогу выступили две мрачных фигуры, настроенные явно недружелюбно. Я сказала им, что они меня не видят, но они уверили меня, что прекрасно видят. Они, собссно, тут разбойничают. Тогда я извинилась, что не боюсь их и ничем не могу быть им полезна, ибо привидение. Они выразили свое сожаление. Тогда я спросила, не пробегали ли тут мимо два священника... с драгоценной для Святой Инквизиции Библией... Бог с ними, со священниками, но если они доставят в обитель Библию, то Инквизиция их не забудет и наверняка проявит снисхождение, если те когда-нибудь попадутся ей в лапы. Разбойники загрузились, выразили желание найти Библию и отбить её у святых отцов. Но тут я увидела двух наших незадачливых миссионеров, поблагодарила разбойников за приятный вечер, пожелала всего хорошего, и пока те не поняли, что пришел их звездный час и уже можно грабить, подхватила обоих отцов под белы рученьки и лично сопроводила в святую обитель.

Директор театра и все-все-все...
Пока я ходила выручать Библию, в застенках инквизиции произошла смена еретиков. Цыганку выпустили за отсутствием состава преступления, Первого Еретика отправили в Рим на покаяние, зато привели актеров. Ну, уж тут выбрать было непросто... Любопытное Привидение просто разрывалось между рыженькой актрисой, с которой можно было почесать язык о своем, о женском, и директором театра, которого мне доставляло удовольствие сбивать с толку. Опять же, в соседней камере сидела милая женщина, от которой просто веяло святостью и суровой религиозностью. Ей я сочувствовала и робела перед ней. И еще одна - привязанная к столбу. Она так забавно пугалась, когда я жалела её...
С директором театра привидение развлеклось на полную катушку, сначала ласково так, в присутствии отцов-инквизиторов, проявив сочувствие. Бедный подозреваемый изумился. Я держала актрису в курсе происходящего, и та решила с моей помощью подавать хозяину советы, и я их точно и дословно передавала, не заботясь о том, что разговор со следователем уже ушел далеко вперед. Один из следователей заметил неладное:
- С кем это вы говорите?
- Да вот... - растерянно сказал подозреваемый, - Тут что-то шевелится...
- Да? - ядовито удивился Инквизитор, - У меня вот почему-то ничего не шевелится.
- Врет он, - заговорщицки подмигнула я бедняге, - он меня видит...
Святой отец устало сотворил крестное знамение, и мне пришлось спешно прятаться под стол, а потом, отчаянно ругаясь, вылезать под лавкой... До директора театра дошло, с кем он имеет дело.
Потом я снова пришла в зал и увидела, что святой отец собирается причаститься конфискованным вином. Ох, кажется, вечность не пила вина! Я выбросила вперед руку, так, что наливаемое в чашу вино обрызгало отца-инквизитора, и с наслаждением облизала залитую ладонь. Других-то способов причаститься у меня не оставалось...
- Мерзкая тварь! - выругал меня святой отец, потом невозмутимо поднял на допрашиваемого добрые такие глаза и спросил, - Что это вы руками размахиваете, любезный?
- Я? Я не... А вы налейте мне тоже вина, я и не стану размахивать.
Я поняла, что этот человек сделал выводы, и потеряла к нему интерес. Зато я душевно поговорила в камере с рыженькой актрисой, выразила сочувствие, запугала муками, обсудила мерзкий характер и личную жизнь каждого из господ инквизиторов, заверила её, что настоящие еретики-то в Инквизиции и находятся, а мужики они все обманщики, и жалеть их не стоит... ну, сожгут этого, женщины новых наплодят... То ли мне показалось, то ли действительно подопечная моя перестала убиваться по директору театра и задумалась о вечном...

Карнавал
Жечь в эту ночь никого не собирались. Всех отпускали на покаяние. Даже тех, кто был замечен за разговорами с самим собой, читай - с призраком. Можно было сжечь Совершенную, ту молчаливую катарку, перед которой я так робела... но под стенами инквизиции бушевала толпа, людей не хватало, а потом еще наша доминиканская стража по жизни получила по головам от катаров, и святые отцы сочли разумным прекратить шоу. Совершенная, ведьма и дочь ведьмы, просто вышла под шумок за ворота. Святые отцы сели, причастились и поняли, что трудно быть Святой Инквизицией, особенно в таком режиме. Впереди нас ждали еще две ночи.

День второй
Суровые будни
Проснулась Кэтти с ощущением катастрофы: Генерал - Сегодня - Уедет. Орден будет обезглавлен. Но генерал был спокоен и уверен в благополучном исходе их миссии. Он благословил иезуитов и сказал, что будет молиться за нас. Принцесса Шотландская на вульгарной латыни посоветовала господину генералу, что он может сделать со своими молитвами, и потребовала внятных инструкций, паролей и явок, и обещанных связных. Господин генерал, интриган со стажем, наговорил кучу успокаивающих слов, уверил, что мы прекрасно справимся и без него, и отчалил. В Рим. Как бесконечна была вера моя в нашего генерала, так, вероятно, слепа и бесконечна была его вера в нас. Это нас и подвело.
Когда генерал уехал, Кэтти никак не могла избавиться от состояния оглушенности. Её связь с большим миром показалась ей неполноценной. И ей казалось, что никому в Ордене больше нет дела ни до неё, ни до Франции. Иезуиты занимались делами церковными. Попытка поговорить с отцом Вельфом привела к полному непониманию ситуации, причем обеими сторонами. Какими такими делами пыталась заняться Кэтти - уже и не вспомнить. Помнится только, вернулись еще две её записки к де Сьери... и еще был слух, что убили Фракасса...
- Кэтти... что будем делать с газетой?.. - Рене чувствует, что без генерала никто её от Бастилии не защитит, а прогибаться под кардинала не очень-то хочется... - Уже приходили, спрашивали «Искру»...
- Что делать? - воспитанница иезуитов нехорошо усмехается, - А сообщать всем интересующимся, что под давлением кардинала Ришелье выпуск газеты пришлось прекратить.
Кэтти рассчитывала на общественный резонанс, наивная... какой мог быть резонанс в этом логове скуки и разврата! Глухо, как в болоте... оглушенность, растерянность... генерал-генерал! На кого ты оставил нас!

Мальбрук в поход собрался...
Пока мисс Стивард соображала, что же ей сделать и к кому обратиться, потому что нынешняя Франция была еще хуже прошлогодней, молодые шотландские лорды, присланные её дядюшкой, сэр Дэвид и сэр Малкольм, собирали воинство. Тоже от скуки. Скучающих авантюристов в Париже было много, Броган поставил под мушкет клан Мак-Лаудов и грузчиков-шотландцев из Пятого квартала. И пришел к своей принцессе.
- Ваше Высочество, вы не против, если мы завоюем вам Англию.
- Против!
- Ну, Ваше Высочество, там также скучно как здесь, и король никуда не годится... люди готовы...
- Нет, Броган, король Карл - Стюарт и мой родич, а идти Стюарту на Стюарта, это нельзя, понимаешь? Шотландия восстанет против нас...
- Шотландия вся с нами, принцесса!
Но принцесса была непоколебима. Суровое воспитание дядюшки, сэра Роберта Гордона, впитавшиеся в кровь понятия о родовой чести...
- Нет, граф, я против.
Ну алкалось ему подвигов, ну хотелось сложить к ногам красавицы Шарлотты что-то большее, чем графский титул... И как я его понимала! Но дать добро на такую войну не могла. Молодой граф походил кругами, помыслил, с кем-то посовещался...
- Принцесса, - сказал он на так полюбившейся всем в Кофейне смеси французского и козлогэльского. - На Карла вот-вот нападет Кромвель. Ты что, хочешь, чтоб трон достался ему?
- Крооомвель? - лукаво усмехнулась я, иезуитка и интриганка. - Нет, не хочу. Но надо. А когда трон достанется ему, вот тогда вы придете. Потому что согнать Кромвеля - это правильно, это душевно...
- Так значит, да?
- Да. Не против Карла, Броган, против Кромвеля.
Счастливый граф ринулся поднимать войско. Я пошла следом. Воинство моё напоминало шайку разбойников.
- У вас есть священник? Нет? Так, ты и ты! Найти любого иезуита и привести сюда. Кто у вас командир? - ребята растерянно переглянулись. - Понятно! - Мягко, глядя в шальные глаза: - Дэвид... ты за них отвечаешь.
Молодой Броган вытягивается в струночку и просто взрослеет на глазах.
- Перо, бумагу!.. зовите меня Миледи... - отвечая на вопрос. Сама уже пишу, не помню сейчас точно слов... пишу о том, что «в моё отсутствие регентом Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса будет лорд Дэвид Броган, уполномоченный казнить, миловать, награждать... до прибытия в Лондон принцессы...» Слова, все слова, не все ли равно какими словами узаконить его действия! Дата, подпись: Кэтрин Валуа-Стюарт.
- Миледи, мы не нашли иезуитов, говорят, они уехали в Англию...
- Дэвид, обещай, что в Англии вы найдете священника.
Дэвид обещает.
- И прошу: не причиняйте вреда Карлу, только Кромвелю...
Броган салютует мне полученной бумагой и исчезает вместе с толпой. Помню еще растерянное лицо мальчишки из Мак-Лаудов, он мотает головой и наотрез отказывается идти... Я мысленно одобряю его решение...

Вести из-за моря
Наверное, мне стоило пойти с ними. И разделить участь моего народа, какой бы она ни была. И уберечь от ошибок... Но я осталась во Франции. Потому что еще надеялась, что Орден все-таки управляет какими-то скрытыми механизмами, и дергает за невидимые нити, и - какая же удобная складывается политическая ситуация! - я могу понадобиться в любой момент. И так заманчиво объединить две короны...
Нет, я не помню точно, чем занималась, вероятно, чем-то полезным, а может быть, и нет. Сердце моё было с ушедшими, душа моя с ними и мысли мои занимало только моё отчаянное воинство, ушедшее за Ла-Манш... Наверное, я молилась. Или делала глупости... Просто не помню.
И вдруг приходят первые вести: «всех твоих там убили!» - Мне не верится. Что - уже? Кромвель уже захватил Англию? - «Нет, твои люди напали на короля». Оглушенность! Растерянность.
Следующие новости: «убили не всех, некоторые раненые вернулись, грузчики из Пятого квартала. Многих схватили и посадили в Тауэр... Тебя ищут»
Я должна ехать в Англию, я должна помочь... но как? Генерал, генерал! Генерала нет, и думать надо самой и быстро. Вижу отца Варфоломея, невостребованного медика Генриетты, и отсылаю в Пятый квартал к раненым. Потом иду к кармелиткам и даю матери Агнессе настоятельную рекомендацию не открывать дверей монастыря подозрительным людям, а особенно англичанам, а если будут настаивать, посылать всех к кардиналу, а еще лучше в Орден. Никакие умные мысли больше в голову не лезут. Я иду в Нотр-Дам и молюсь. Но и Господь не посылает мне ни одного дельного решения. Нотр-Дам пуст, и просить о помощи мне некого. Я понимаю, что мой Орден оставил меня.
Между тем приходят новые сообщения... ах, как быстро летело время, как медленно я соображала: «Всех заговорщиков казнили, повесили»
- Всех??? - взвиваюсь я.
- Брогана обезглавили, он дворянин...
Я испытываю странное, совершенно извращенное, облегчение. Не хватало еще, чтоб была задета дворянская честь Дэвида. Все кончено, все что могло свершиться плохого - свершилось и исполнилось. Надо помолиться за погибших и попробовать как-то жить дальше...

Последние надежды
Кофейня - шумное людное место, и вместе с тем - тихая гавань, где так часто можно найти отца-иезуита, а если не его, то чашку кофе и пончик, или слова утешения... Уголок мира, защищенный от всякого насилия старой, почти столетней давности, Буллой, свежими договорами с Парижским Дном, репутацией Ордена и мудрым руководством месье Кольбера.
Кэтти горько плачет на кухне. Вспомнилось чье-то давнее предупреждение (Дядюшки? Де Сьери? Кого-то из Ордена?): «Не боитесь разделить участь вашей прабабки?» и свой гордый ответ «Нет!» Она и теперь не боялась эшафота. Но участь прабабки, она теперь точно это знала - это не смерть под топором, это участь слабой женщины, рожденной быть королевой, это одиночество в бушующем море политики, это бесконечная вина за тех кто умер по твоей прихоти, за тех отчаянных, которые не захотели помотать головой и отступить... Это разговор один на один с Господом, разговор царя земного и Царя Небесного. В тот вечер она уже не вспоминала о покинувшем их генерале.
Шум в кофейне. Бегу в зал. Двор Чудес напал на... великий Боже, да на моих героев! На вернувшихся из Англии и благополучно выздоровевших шотландцев. Взглядами встречаются рассерженная Кэтти и не менее рассерженный на своих же людей Керз. И понимают, что назрел разговор. Керз сурово строит своих бандитов и уединяется с мисс Стивард в вип-комнате, где приносит извинения за недоразумения в Кофейне и заверяет, что впредь они не станут мусорить на территории Ордена.
Чем же досадили Керзу именно эти люди?
Они стали причиной того, что Керз попал в Бастилию и подорвал там свое драгоценное здоровье...
Видите ли, Керз... эти люди - рисковали ради меня жизнью, и Господь вывел их живыми с поля брани... может быть, я могу принести извинения? Компенсировать? Загладить их вину перед тобой?
Требуй чего хочешь, Керз, и давай действовать вместе, у нас ведь по сути один враг...
Миледи имеет в виду кардинала Ришелье?
Да, миледи имеет в виду герцога де Ришелье. Итак, попробуем договориться? Я согласна даже на то, чтоб убить...
Но, говорят, он вернется...
Пусть только попробует!
Хорошо. Да будет так.
Мы выходим из Кофейни и идем в Пятый Квартал, утрясать недоразумения и договариваться об активных действиях. На полпути Керз ненадолго отлучается, вертится вокруг Бастилии, вероятно, получает какие-то новости - и вдруг разворачивается и идет обратно. Кэтти Стивард вприпрыжку бежит за ним: Керз, а как же?..
- Ничего не будет, мисс... - Керз удаляется. Без дальнейших объяснений.
Я остаюсь одна на площади у Нотр-Дама.
Нотр-Дам снова пуст. Говорить с Самим я уже просто боюсь. Выхожу, видя размытые лица Рене и Рихара, и - неясную фигуру отца Себастиана.
- Святой отец, выслушайте меня! - падаю на колени.
Святой отец блаженно улыбается:
- Я больше не святой отец... чувствуете слабый аромат духов? Я иду в мир...
Слова проклятия просто застревают у меня в горле. Мне кажется, я потеряла все: Орден, которому отдала столько сил и который был мне чуть ли не единственной опорой, всех союзников, моих лордов, Дэвида и Малкольма и верных им, а значит и мне, людей. Я потеряла надежду на трон и землю моих предков. И брат мой Джеймс уехал... Правда, у меня еще остался противник... усмехаюсь. Вхожу в Кофейню.
Взгляд мой останавливается на месье Кольбере, штатном убийце Ордена, который получил и жену, и Кофейню только затем, чтоб Орден мог в любой момент прийти к нему и сказать «Голову вот этого, пожалуйста!» Я смотрю на усталого и счастливого Кольбера, отправляющего очередной поднос с кофе и булочками в зал, даже не подозревающего, какой меч занесен над ним... На его жену, улыбающуюся ему Мари.. и понимаю, что никакой одержимый дьяволом герцог, никакая погрязшая во грехе Франция, никакие высшие цели не стоят их тихого счастья. Николя Кольбер этого не знает, но в этот момент Орден иезуитов отпустил его из своих цепких лап - с миром!

Послушница Катерина
Я устала. Я почти не спала три ночи! Я только и делала, что принимала решения и ошибалась! Я ничего не смогла дать Ордену, и он отвернулся от меня. Я провинилась перед Господом и Он наказал меня. Мисс Кэтти трясет, из моих глаз неостановимо катятся слезы. Очень хочется спрятаться в палатку и пореветь, но у меня ощущение, что это будет неправильно. Живой и объемный персонаж отчаянно вырывается из-под контроля, а значит, должен быть немедленно и нещадно убит.
Жалея бедняжку Кэтти и совсем не желая ей смерти, я тащу её почти за шкирку к ближайшему священнику.
- Отец Антоний, выслушайте меня! - и отпускаю её на волю: говори! - и почти без пауз льется горячая исповедь.
... виновата, что земли предков моих не смогла защитить, не посмела потребовать, отказалась от борьбы...
... виновата, что понадеялась на Орден, и так мало - на Господа, и еще меньше - на себя...
... виновата, что позволила, что отпустила, что не смогла защитить...
... виновата, что подстрекала к мятежу... и готовила убийство...
... виновата, что так мало сделала...
... Господь простит меня, святой отец?
- Господь милостив...
- Я не должна оставаться в миру, святой отец, моя кровь, моё положение - это слишком большое искушение и тяжелый крест... я больше не могу... моё единственное желание отдать себя Господу... и служить Ему ад майорэм глориам...
Снова монастырь кармелиток... несколько минут внимания, пара добрых слов, и я ощущаю, что нахожусь дома, там, где и должна быть. Меня отводят в камеру строгой постницы и молитвенницы, туда, где до сих пор было заперто только моё имя, леди Кэтрин Валуа-Стюарт, и оставляют наедине то ли с Господом, то ли с собой.
И понимает леди Кэтрин, что Орден не сможет без неё, они придут и позовут снова, хотя бы затем, чтоб просто была, наговорят много хороших слов, взовут к чувству долга, и все начнется сначала. А я уже не могу. Потому что все вокруг понарошку, и долг мой понарошку, и вина, и раскаяние - все понарошку, а слезы - они настоящие. И я отправляю мою глупышку Кэт, исповедавшуюся, но не получившую отпущения, на суд к Господу.

Чистилище
Тело Кэтти, постницы и молчальницы, гнило в запертой келии монастыря кармелиток, а её неуспокоенный дух вернулся на территорию Ордена, в лавку Брийе, жилые помещения над которой служили штаб-квартирой Ордена. Надо было привести себя в порядок перед тем как идти в посмертие.
Вот такое, нечто бесплотное, но очень напоминающее Кэтти Стивард, и узрел пришедший туда отец Вельф. Повинуясь приказу, привидение подплыло...
- Миледи, пока вы тут... мнэээ... я в Англии спасал вашу задницу. - Он достал из рукава бумагу, которую я сразу же узнала: тот самый документ, который должен был дать Дэвиду Брогану права распоряжаться завоеванной Англией.
Привидение не сделало даже попыток протянуть руку за бумагой.
- Благодарю вас, отец Вельф, мисс Кэтти было бы очень приятно, и, наверное, это могло бы ей помочь, если бы она осталась жива... - перечеркивая всякую возможность вернуться, переиграть, оставить эту маленькую дуру в живых (потому что тела пока еще никто не обнаружил).
Отец Вельф воздерживается от крестного знамения, и призрак Кэтти Стивард мысленно оценивает его вежливость.
Все, теперь дороги назад точно нет, а значит надо пройти по тропе мертвых до конца. Иду в сторону кладбища... в чистилище. Там смутные фигуры, из которых я ясно определяю только двоих. Солдат ополчения из мещан спрашивает меня, как я умерла, и утешает меня, и говорит о том, что священники не имеют права на ошибку и должны были или наложить епитимью или отпустить грех. А я понимаю, что я далека от того, чтоб судить моих святых отцов, которыми горжусь и которых всех горячо люблю, но сказать это не могу сейчас, и потому невежливо молчу.
Второй - внушительных габаритов шотландец, который рассказывает мне, как глупо сложились мои ребятки, как трусливо они бросили оружие, как бездарно был организован заговор, и все зачинщики были известны задолго до того... и я снова невежливо ухожу от разговора.
Потом пришел некто, по виду дворянин, увел Кэтти извилистой тропой к шахматному столику и там занялся с ней тем, что в последствии иезуиты назовут церебральным сексом.
После чего в Париже появилась еще одна мещаночка, на сей раз настоящая, француженка и коренная парижанка, Катрин Дюран, существо столь ж глупое и безобидное, зато без тайн и амбиций. Разумеется, католичка.

Похожа, да не та
Катрин, очень похожую на покойную Кэтти, с радостью взяли прислугой в лавку Брийе, несмотря на то, что она была явно нездорова и не могла сразу же приступить к своим обязанностям. Пообщавшись немного с иезуитами, Катрин поняла, что место её здесь, среди этих славных, добрых, щедрых людей, и тоже вступила в Орден. Правда, не было у неё ни титула, ни земель, и даже сбережений никаких, но она надеялась, Господь укажет ей, где она могла бы пригодиться.
Польза некоторая от неё все же была с самого начала. Она нечаянно нашла потерянную ценную бумагу, подписанную генералом Ордена иезуитов, отцом Муцием Вителлечи, о том, что лавка-де принадлежит Ордену и от налогов свободна. Мэтр Брийе был очень рад, он уже и не чаял показать сборщику налогов фигу...
Потом пришел отец Себастиан (или как он теперь назывался, в миру-то) и спросил мисс Стивард, ему сказали, что мисс Стивард больше нет. Тогда он настоял, чтоб вышла Катрин. Катрин повиновалась.
Ей представили цыгана и сказали, что у него есть до неё дело. Дело было очень странным и касалось большой политики, о которой глупышка Кэтти старалась до сих пор не задумываться. Но расстраивать пригожего цыгана ей не хотелось, и потому она вспомнила все, что услышала о последних событиях у братьев-иезуитов и, как могла, постаралась помочь ... гхм... сэру Гамильтону. Он рассказал ей историю своего рождения: он сын леди Гамильтон и короля Карла. (Кэт прикинула в уме, что молодому человеку должно быть ну никак не больше 10 лет, но удивилась молча, потому как пути Господни неисповедимы.) И он хочет трон. Кэт сообщила ему, что незаконному сыну трон не светит, и что претенденты познатнее и посильнее обламывали крылышки, и посоветовала даже не задумываться о таких вещах.
- Значит у меня нет шансов?
- Вам виднее...
- Скажите хотя бы, что мне грозит?
- Вы незаконный сын, верно?
- Да.
- У вас есть связи?
- Нет.
- Деньги? Большие деньги?
- Нет.
- Армия?
- Нет.
Про то, чтоб в Париже была психушка, Катрин Дюран не слыхала... потому она даже с несколько садистскими интонациями ответила пригожему цыгану:
- Знаете, тогда вам ничего не грозит!

Ночь третья.
Святая инквизиция
Во вторую ночь инквизиция села рядком, посмотрела на себя и поняла, что второго разгула карнавала им не выдержать. Ну, то есть, без ущерба для здоровья и психики. К тому же на начало ночи планировалась свадьба короля Эдуарда, а это означало, что в обители останутся только младшие чины, все грозные отцы-инквизиторы уйдут работать в Нотр-Дам... А играть как-то надо. Потому мы изменили облик.
Я тоже надела сутану, ну просто затем, чтоб число святых отцов было не так уж мизерно по сравнению с мирянами, сидящими за столом. Сели рядком, причастились, раскрыли Библии и завели ученый спор о темных местах Писания. Постепенно беседа завела нас далеко, до сущности Бога и основ бытия... Кто-то пытался, как в прошлую ночь, кричать под стенами «Верните бабу!», провоцируя нас на активные действия. Но к кричащим вышел безымянный брат, сказал, что тут святая обитель и никаких баб нет, и они ушли, на почтительном расстоянии от ворот вознеся нам славу.
Спор продолжался. За стенами кто-то остановился, кто-то с белым лицом, мы не могли его видеть, но его присутствие нас смущало. Один из братьев сотворил крестное знамение, но Кто-то не исчез. Мы решили, что это означает, что его присутствие - это не от дьявола, а что не от дьявола - то от Бога, и присутствие его перестало нас смущать.
Потом пришли отцы-инквизиторы и привели троих катаров и сказали, что их надо сжечь. Надо так надо... одним пальцем сляпали обвинение, и пока еретики сидели и балдели в камерах, наслаждаясь мыслью, что они умрут мученической смертью, инквизиция получала удовольствие, выстраивая многоголосие «кирие элейсон».
Между тем на еретиков надели санбенито, и пришло время вести их на площадь. Теперь инквизиторов было достаточно, и я пошла с мирянами.

Конец святой инквизиции
Сейчас эта ночь вспоминается обрывками. Очень короткий обрывок: зачитывают обвинение. Потом (или до того?) один из инквизиторов произносит странные слова о том, что он работает в инквизиции уже семь лет, и понял, что он ничем не отличается от вот этих еретиков. Снимает облачение, остается в рубахе и присоединяется к сжигаемым.
Потом бегает какая-то женщина, ногами по будущему костру, с криками: Зачем вы убиваете их?
И уже в свете костра - темная вооруженная фигура, угрожающая святым отцам.
В какой момент стали умирать отцы-инквизиторы, я не помню. Не вполне отошедшая от дневной игры, постоянно вертясь в святой обители, в «застенках», среди инквизиторов, я, в общем-то, и ночью не видела их ни страшными, ни зловещими, ни самовольно берущими на себя роль судей (потому что указание, кого сжигать, нам спустили по инстанции)... Для меня это были все те же мои отцы-иезуиты, пастыри и заступники перед Богом. И вот они один за другим умирали у нас на глазах.
Кто-то из нас запел, мы все подхватили и упали на колени... и в этот момент поняла моя героиня, дневная ли, ночная ли, та, на чьих глазах убивали её священников и переворачивали крест, и словом оскорбляли её Господа, поняла, что когда ты теряешь все, у тебя остается Бог. Который любит тебя. Который заступится и справедливо рассудит. Которого не оскорбить ни словом, ни переворачиванием креста. Которого не убить, убив даже всех его слуг.
Человек в черном постоял, оглянулся, увидел нас, четырех беззащитных горожан, возносящих в небо «Господи помилуй!» - «Кирие элэйсон!» и сообразил, что нас тоже можно убить. И убил одного за другим, веселого и мудрого Жака, тихую и улыбчивую Полетт, маленькую и строгую Рене.
Лезвие ножа пролетело мимо моей шеи, не задев. «Перст Божий!» Добрая католичка Катрин бросается вперед и умирает, задушив убийцу голыми руками.

Разговоры
Все закончилось. Провожая кого-то к переправе, слышу за спиной разговор:
- А здорово мы - святую инквизицию!
- Да, - отвечаю, - здорово вы нас.
Удивлены. Смущены.
- А кто хоть это был?
- Это? - без выражения - Сатанисты.
- Так что, - потрясенно, - получается, мы сатанистам помогали?
Оборачиваюсь, молча развожу руками и продолжаю путь....
Вернулись святые отцы, сели вокруг стола, причастились, поглядели друг на друга.
- Ну, что, братие? Интердикт?
Братия согласилась. Третью ночь мы решили начать с интердикта. Прийти в храм, объявить отлучение. Погасить свечи и пойти пешочком, молча, крестным ходом в сторону тамплиеров. Встретить их, поплакаться в их широкие, с красными крестами, жилетки про то, что в Париже разврат и полная фигня, добрые католики с помощью сатанистов вырезают инквизиторов, и смотреть как озадаченные тамплиеры решают как им ЖИТЬ дальше. Потом планы немного поменялись, но до последнего момента мы были полны решимости отлучить Париж нафиг от лона Матери нашей Святой Католической Церкви.

День третий
Вверх по служебной лестнице
Мадемуазель Дюран осталась при Ордене. Незнатная и небогатая, только что сообразительная и впечатлительная, она слушала разговоры и рассказы. Недавнее прошлое вставало перед нею как наяву, и уж сам бог велел заинтересоваться печальной историей леди КЭтрин, за которую бедняжку КатрИн всё принимали и принимали, хотя со дня гибели мисс Стивард прошло уже около года. О, стоило ей умереть, и оказалось, что и союзники-то у неё были, и сил бы могло хватить, и даже её руки искали весьма амбициозные дворяне и не-дворяне... действительно, торопилась жить, поспешила умереть, бабочка-однодневка...
Ордену, видать, так не хватало покойной Кэтти Стивард, что отец Себастиан предложил даже «оживить» её. Впрочем, всеми иезуитами, в том числе и светскими, это было встречено с недоумением и ужасом.
Знаком Божьим, не иначе, было это сходство, потому что Орден не долго был для Катрин новым, вскоре ей уже казалось, что она знает и любит этих людей всю жизнь. И та вера, которою жила она, будто досталась ею ценою испытаний, которых Господь пока ей не посылал. И порою останавливался взгляд её на двух братьях-иезуитах, Вильгельме и Дункане, и чудился ей в их веселой приветливой речи не такой уж и незнакомый гэльский акцент.
Между тем Катрин, благодаря то ли её собственной сообразительности, то ли той симпатии, которую породило её сходство с покойной Миледи, быстро продвигалась вверх по иерархической лестнице Третьего Ордена. До места Кэтти ей было далеко, но стояла она уже повыше архиепископа Парижского.
И при этом оставалась прислугой в лавке милейшего Жака Брийе.

Милейший Жак Брийе
Жак, негоциант и казначей Ордена, был добрым малым, не лишенным простых человеческих слабостей. Одно время довелось ему оказать немалую услугу лорду Джеймсу Стюарту, за что тот все порывался пожаловать Брийе дворянство. Личное. Но все уперлось в какие-то бюрократические трудности, и Жак остался буржуа, богатым, богаче короля, но все же буржуа.
Поначалу он очень переживал, потому что как раз собирался жениться, а демуазель, за которой он ухаживал, отдала благосклонность какому-то дворянчику, чего, разумеется, не случилось бы, если бы у Брийе была соответствующая бумага с подписью. Но время шло, сердечные раны затянулись, и наш негоциант стал снова подыскивать себе жену. Поглядывал и на Катрин, они обсудили этот вопрос по-деловому и сочли, что решение разумное, хотя особого энтузиазма у обеих сторон и не вызывает, потому Жак решил продолжить поиски, а к этому варианту вернуться, только если не будет других. Мадемуазель Дюран от всего сердца пожелала ему удачи.
Жизнь его прервалась внезапно. Я вышла в кофейню, по поручению хозяина, и только переступила её порог, как раздались крики. Возвращалась в лавку я уже, пробираясь сквозь толпу. Подоспевший лекарь констатировал тяжелую травму позвоночника, и спустя несколько минут - мучительную... (мы с Софи-Жаклин и отцом Антонием дружно взвыли) ну, хорошо... тихую, без мучений, смерть мэтра Брийе. Горе свалилось на нас совершенно неожиданно, никто не был готов к тому, что мы можем потерять Жака. Орден просто онемел и оглох. Это был удар, за который и мстить-то не очень хотелось. Просто опускались руки.
Тем не менее вопрос встал: кто это сделал? Кто-то сказал: Двор Чудес. Но у нас были сомнения, потому что Орден помнил о договорах с Керзом, и верить в его предательство не хотелось.

Перст Божий
Господь не мог оставить нас. Мы горячо молились, и Катрин вдруг ощутила в себе силу духа, какой до сих пор никогда еще не ощущала. Силу, направляющую её, ведущую - ад майорэм деи глориам! - на защиту её Ордена. В тело, в котором струилась кровь безвестного мещанина Дюрана, снизошел мятежный дух Гордонов-Хантли... заброшенный дергол, вот уже год бережно хранившийся в Ордене, вернулся на плечо слабой дщери человеческой.
- Жак?
Неуспокоенный дух Брийе удивленно смотрит в пустые безумные глаза Катрин Дюран, взгляд его скользит по клетчатой материи, и я вижу радость понимания на его лице:
- Да, Кэтти? - и улыбка.
- Кто тебя убил?
- Люди Керза. Двор Чудес...
- Зачем?
Ехидная усмешка:
- Ограбить.
Кажется, только тогда Орден хватился своей казны, впрочем, это может быть моё заблуждение.
Вокруг погибшего собрались все иезуиты, священники и светские, и даже Джеймс Стюарт, лорд Бонд, спешно вернулся в Париж, потрясенный потерями, постигшими Орден. Тело Брийе еще не было отпето и похоронено, когда люди Ордена посмотрели друг другу в глаза, ощутили, что горе у них одно на всех, и справиться с ним они могут только сообща, согласованными действиями.
- Мы пойдем на кладбище, закажем гроб и могилу... - сказали женщины третьего Ордена, Рене и Катрин.
- Мы пойдем к королю и потребуем справедливости, - сказал отец Антоний.
- Мы пойдем и расследуем, кто заказал Брийе, - сказали лорд Бонд и Софи-Жаклин Брийе.
- А потом? - потому что этого было мало.
- Потом мы пойдем к Керзу и построим его! - сказали женщины Третьего Ордена, Рене и Катрин.
- А мы напишем проповедь и призовем Париж одуматься, - сказали отцы-иезуиты, отец Антоний и отец Алексий.
- А еще надо отпеть Жака... - сказали женщины и посмотрели на Жака.
Жак открыл глаза и сказал:
- Не надо. Я хочу остаться с вами, - встал, оглянулся, накинул на себя бесхозную доминиканскую рясу. - Я буду привидением...
Кэтти, волею Господа слышавшая голоса умерших, передала отцам-иезуитам его пожелание, иезуиты почесали репы и согласились.
- Тогда, Привидение, сделай милость, слетай в Англию, к отцу Вельфу и скажи, что тебя убили, и пусть он поторопится к нам. Ибо в нем Орден крайнюю нужду имеет.
Дух Жака Брийе радостно отправился в Англию, по дороге распугивая неосторожных путешественников, в основном - женского полу.

Другой конец ниточки
Официальное расследование дела об убийстве негоцианта Жака Брийе и ограблении казны Ордена зашло в тупик. Ничего иного Орден и не ожидал от властей. Но сэр Джеймс Валуа-Стюарт, лорд Бонд и его очаровательная помощница Софи-Жаклин, разумеется, в кратчайшие сроки провели свое расследование и очень быстро добрались до заказчика. Им оказался герцог Де Ла Росс, которому очень нужны были деньги, чтобы выкупить из тюрьмы герцога Бэкингема.
Когда они пришли и рассказали нам об этом, жалкие остатки Ордена иезуитов глубоко огорчились.
- Ведь они могли просто попросить у нас эти деньги. Неужели бы мы не дали!
Кроме того Джеймс и Софи-Жаклин вернули некоторые из драгоценностей, которые Жак носил в кошельке на поясе и часть денег. Они сказали, герцог не хотел убийства, они сказали, он сожалеет. Но никому от этого не было легче. Хотя Жак и остался рядом с нами бесплотным духом, все-таки потеря его стала для нас невосполнимой утратой.

Иезуиты, белые и пушистые...
Обряд погребения был заказан, а вот Керза на кладбище женщины не нашли. Он в Испанском посольстве, - сказали им... сказали, так, что стало понятно: нет его там. Тогда Кэтти Стивард, устами бедняжки Катрин, не стесняясь народных слов и вульгарной латыни, сделала на кладбище заявление о разорватии всех договоров с Керзом. Звучало это скорее смешно, чем грозно: к тому времени иезуиты не чувствовали в себе ни сил, ни наглости воевать против Двора Чудес. То бы сохранить, что еще осталось у некогда блистательных и могучих! Но заявить о разводе следовало, что и было проделано с лицами напоминающими инструмент могильщика.
Из Англии вернулся отец Вельф, ему дали пятнадцать минут на то, чтоб вникнуть в курс дела, спешно напомнили, что вчера он автоматически был произведен в провинциалы (вместо покинувшего нас отца Себастиана) и отправили вместе с отцом Антонием стыдить и строить Его Величество.
Тем временем оставшиеся без дела иезуиты сели в Нотр-Даме писать вечернюю проповедь. Текст её не сохранился. Они писали о том, что «имеющий уши, да услышит, а Господь не устанет стучать в ваши сердца...»

Проповедь
... жизнь дается единожды, и единожды дал Господь людям заповеди... не убий, не укради, не прелюбодействуй... но прелюбодеяния и смерть гуляют по Франции, разбой, а не закон, царит в Париже... значит ли это, что Господь отвернулся от стада своего?...
Из сердца идут слова, ложатся на бумагу. Быстро-быстро шелестят страницы Библии под руками отца Доминика, будто сами раскрывая слово Божие.
... не отвернулся и не отвернется. Потому как сказал Он однажды: если найдется в целом городе хоть один праведник - я пощажу город...
А праведники есть, отец Алексий рассказывает нам тем временем о них (и вернувшийся отец Антоний подтвердит каждое его слово), о тех, кто приносил крестить детей, кто оплакивал своих мертвых и приходил в дом Господа за утешением - и светел был его лик, чувствовал он, что не напрасны были труды его и братьев по Ордену.
... Он не отвернется от нас, но мы можем отвернуться от Господа. Проклясть Его. Забыть Его. Улыбнуться врагу.
Начинается дождь. Ливень с громом и молниями. Орден уходит под навес в опустевшую типографию, но я остаюсь в Храме. Ибо чувствую: дом Господа не может, не должен быть пуст. В маленькой исповедальне места как раз на одного человека и более-менее надежная крыша. Кэтрин молится Тому, Кто рядом. Тому, Кто всегда здесь, только его не всем видно. И потому в Его доме всегда должен быть кто-то еще - остановить на пороге, сказать: отца-иезуита сейчас нет, но он вот там, скоро придет, а Тот, к Кому вы пришли, Он никуда не отлучается...
И находятся сами собой слова, которые западают в сердце: «...только то, что имеете, держИте, пока приду»...
В бывшей типографии идет работа... скрипит перо, руки листают страницы книги.
...Может, мы говорили иное? Может, хулили имя Господа и не исполняли обязанностей своих? Говорили непонятными словами? Требовали денег? Проклинали? Может быть, скромные служители Господа подняли на кого-то руку? Орден иезуитов запятнал себя кровью? За что же вы гоните нас?... За что презрели Мать нашу Святую Католическую Церковь?..
Возвращаются отец Вельф и отец Антоний. Они говорили с королем. И им казалось, будто король их слышал. Сердцем. И он примет меры, несмотря на то, что... Вы знаете, король болен... проказа... Переглядываемся, пытаясь осознать, а осознав, дописываем уже, казалось, законченную проповедь.
Как Господь, Отец и Царь ваш Небесный, так король - пастырь ваш и отец земной, владыка, тот, кто отвечает за свой народ перед Господом. (Катрин Дюран сгибается под грузом чужих воспоминаний: «Разговор царя земного и Царя Небесного!») Не за ваши ли грехи страдает ваш король? Не от того ли, что на вверенной ему земле вновь убивают невинных агнцев?...

Гибель «Титаника»
Орден готовится к предстоящей мессе. Готовый текст, наконец, передается в руки святого отца.
- Отец Вельф, вы прониклись? Скажете?
Кивает. Чувствуем: проникся и скажет. Призовет, и пойдут за ним. Потому что пастырь и отец. И вера наша в нынешнего нашего отца-провинциала - бесконечна. Кажется, одна лишь месса изменит мир, и падут стены Ла-Рошели, и откроются сердца протестантов в Англии... скажешь горе «иди» - и она пойдет, и возляжет, наконец, лев рядом с агнцем, и отрет Господь всякую слезу с очей наших...
Провинциал уходит готовиться. Миряне расходятся звать на мессу парижан. Я иду в Нотр-Дам, проверить, все ли там хорошо и красиво, как достойно Отца нашего и Царя Небесного...
А когда возвращаюсь, узнаю об очередном ударе. Отец Вельф покидает нас. Сей-час. Так надо и изменить это нельзя. Потому что по неигровым причинам. Отец Вельф и брат Вильгельм. Человек, на которого возлагал Орден последние свои надежды, и человек, который веселым нравом своим поддерживал Орден в любых испытаниях. Солнце еще не село, но в этот час для Ордена просто меркнет свет.
Мы стоим вокруг с похоронными лицами и в каждом из нас происходит немыслимая душевная работа, каждый прилагает невероятное усилие - не упасть на колени и не проклясть Господа. «...Только то, что имеете, держИте, пока приду»... А как удержать? Как удержать слова укора и Господу, и покидающим нас отцам, которые сами не рады, что надо срочно срываться, сами чувствуют себя... гхм ... соответственно... прячут лица и ни-че-го поделать не могут!
И подумалось мне тогда, что это не «Матрица», это, дорогие мои, - «Титаник». Финал. Лебединая песня.
Усмехаюсь. Поднимаю глаза на Рене, и вижу, что она улыбается - обнадеживающе, грустно, но светло. И вместе мы ловим взгляд второпях собирающихся братьев наших, чтоб улыбнуться им: «прорвемся!» И чувствуем, что это - правильно. Потому что нам паршиво, а им - еще хуже. И еще, потому что мы все-таки команда служителей Божьих, в рясах или без, и грех не найти слов утешения для своих же. И если мы сейчас раскиснем, то поделом нам, и тогда все, что было в течение года, и все, что мы приобрели и потеряли на этой игре - все зря.
Оглядываюсь на духовный состав Ордена иезуитов: кто остался? Упрямый и ответственный отец Антоний, въедливый и добросовестный отец Доминик, молчаливый и проницательный отец Алексий. Всё.
- Оставь рясу, Вельф.
Не поднимая головы, не сбивая с темпа, в котором собирается, Вельф выкладывает одно за другим облачения священника, и без всяких вопросов, так же не поднимая головы и левой рукой складывая вещи, правой творит крестное знамение:
- Рукополагаю тебя... можешь крестить, отпевать, венчать и исповедовать... Ин номинэ Падри, эт Фили, эт Спириту Санкти... Амэн.
- Амэн, - эхом за моей спиной.
А через минуту иезуиты уже смеются.

Последняя месса
Оборачиваюсь к отцу Антонию:
- Вы знаете, что вы теперь провинциал Ордена?
Знает. Готов. Все это время был ведомым. Теперь час пришел, Орден нуждается в лидере. Надо идти. Уходит на мессу. С ним священники и несколько мирян. Я немного задерживаюсь, потом тоже иду в Нотр-Дам. И вижу, что святые отцы возвращаются.
- Отец Антоний, месса?..
- Мессу проведет отец Себастиан...
- Поп-расстрига?
Отец Антоний разводит руками:
- Таково распоряжение Его Высокопреосвященства...
Снова переглядываемся. Снова почти полный состав Ордена. Священники хмуры, отец Антоний расстроен, что не смог настоять, не смог пойти против воли кардинала. И я почти кожей ощущаю, как давит на него груз ответственности.
- Это будет "неправильная" месса, - находят, наконец, слова иезуиты Третьего Ордена. - Нам туда нельзя. Нам нужна "правильная", отец Антоний. Вы должны её провести.
Любое место подходит для мессы, а иезуит может проводить её даже во время интердикта. Отец Антоний улыбается сквозь слезы. Мы проходим на территорию пустой кофейни. Садимся за длинный стол, ставим свечи, хлеб, вино, священники раскрывают книги. Молитва, проповедь... не та, которая готовилась. Та, что снова идет от сердца.
Происходящее напоминает наивные службы первых христиан и еретические службы протестантов, но в этот час мы ощущаем, что Господь с нами, незримый среди нас. В том покое и умиротворении, которые сходят в наши встревоженные души, в нашей вере в Него, твердой и неколебимой, несмотря ни на что, в ясном небе над нами, и мы будто защищены от непогоды и грома, который грохочет точно над Нотр-Дамом. Нотр-Дамом, в котором роспись заменили черно-белыми, не иначе как манихейскими, шахматными полотнищами. И в котором ведет службу поп-расстрига.
Отец Антоний претворяет вино в кровь Христову, хлеб - в тело Его. "Тело Христово накормит меня... кровь Христова согреет меня"... Кормит и согревает. А потом снова и снова... хлеб и вино, по кругу. Служба закончена.
- А теперь... - говорит отец Антоний, - Я полагаю, что Париж в нас не нуждается, Ордену иезуитов надо просто покинуть Францию и уйти в Рим.
Третий Орден в очередной раз безмолвно советуется.
- Здесь наши дома, лавки, наши привязанности... если Орден прикажет - мы уйдем. Но, может, лучше вы останетесь с нами?
Отец Антоний соглашается. Ни он, ни отец Алексий, ни отец Доминик не покинут нас.
Месса закончена, но расходиться -трудно. Жалко что-то потерять.
- Отец Антоний, почитайте нам Библию.
Отец Антоний читает нам Девятый Псалом. "И будет Господь прибежищем угнетенному, прибежищем во времена скорби; и будут уповать на Тебя знающие имя Твоё, потому что ты не оставляешь ищущих тебя, Господи."
Книгу берет отец Доминик и тоже читает... а с особенным выражением выговаривает: "... и покарает Господь козлов, ибо они есть зло.." - и мы смеемся.
И Катрин тоже читает (ересь, нельзя, но так выходит!), читает о том, что "Перед Господом нет ни сильных ни слабых, тот, кто мнит себя сильным, думает "Нет надо мной закона", но ночью приходит Господь и карает сильного..."
Тут приходит сестра Габриела из монастыря и просит священника для того, чтоб кого-то исповедовать. Уходит отец Алексий.

Спасение души...
Вернувшись, отец Алексий спрашивает, не может ли Орден помочь несчастной женщине, попавшей в немилость к кардиналу и заключенной им в монастыре кармелиток. Она просила исповеди и яду, потому что боялась бесчестия. Орден может не многое, но это - может. Буллу Папы еще никто не отменял. Мы можем потребовать освобождения любого лица, которое покажется нам нужным и полезным для Ордена. Эта несчастная нам ни для чего не нужна, но мы пишем бумагу, приходим за ней в монастырь и выводим её - на свободу.
- Мы дали вам свободу, мадам, но не можем обеспечить вашей безопасности. Вы вольны уйти или остаться с нами.
Она ненадолго задерживается, потом уходит. Наверное, последняя спасенная иезуитами душа...
- Мать Агнесса, возможно, вам тоже грозит немилость, а может быть и гнев Его Высокопреосвященства. Мы не сможем защитить нас, наши силы истощены. Можем только разделить вашу участь. Хотите, мы заберем вас с собой?
Мать Агнесса тоже уходит с нами.
Все, все слова сказаны, мир в душах наших уже неколебим, пора возвращаться к делам земным. Когда мы расходимся, небо прорывается ливнем.

Ночь третья
Спасенные
Декорации третьей ночи разительно отличаются от всех предыдущих. Святая инквизиция сидит тесным кружком под треугольными сводами просторной палатки, а над нами и вокруг нас бушует стихия. Трапезничает чем Бог послал и причащается. А Бог послал нам лапшу и мясо в двух деревянных мисках, из которых торчит две ложки. Яство идет по кругу. Кто-то ест ножом. Мы ощущаем себя спасенными, избранными - в Ноевом ковчеге, среди гремящего океана. И - "Кто-то невидимый с нами". И понимаем мы, что этот "Кто-то" уже сказал Свое слово, отделил уже зерна от плевел, и Сам покарал кого надо. Зачем там еще наши проклятия? Нам - все понятно. А если кому-то не понятно, это их дело, ей-Богу... А мы лишь скромные служители Того, Кто приходит, уже пришел! в мощи. И видно его от края неба до края.
Дождь стихает. Еще можно сделать, как задумано, но мы остаемся на местах. Мы уже точно знаем, что в 13 веке, как и в 17, Париж не будет отлучен от Церкви. Мы все поняли, всех простили, умыли руки и отрясли прах со своих ног. Ин номинэ Падри, эт Фили, эт Спириту Санкти... Амэн.
За нами приходят:
- Эй, здесь есть святая инквизиция?
- Нет, нас всех вырезали.
- А может быть, мы вас оживим? Хоть парочку?
Мертвая инквизиция ака Орден Иисуса, хохочет до слез. Никакая могила эту горбатую инквизицию не исправила. Диагноз! Финал!

Собственно, диагноз...
А диагноз у нас с вами простой и легко определимый. Команда. Творческая в самой тяжелой форме. Неизлечимо веселая и потому сильная. Я не представляю, братие, такой игровой ситуации, которая смогла бы надолго повергнуть нас с вами в грех игрового уныния.
Я точно узнала, на что мы способны:
мы смогли быть командой церковников, мы смогли создать Дом Господа и служили в нем, смиренно и добросовестно (спасибо вам, святые отцы!);
мы смогли создать церковь как приход (мы действительно были добрыми католиками, господа Третий Орден!);
мы не оказались беспомощны даже в условиях слабой и неустойчивой экономики (команда Кофейни, низкий вам поклон, трудяги! Мэтр Брийе, у меня нет слов!);
мы смогли, хотя и недолго, будоражить Париж изданием действительно подрывного, хотя, кажется, не очень-то истинно-католического листка "Искра Божия" (Рене, Рихард, это был один из самых сильных моментов в моей игре);
не знаю, насколько в том была заслуга Ордена, но устроить то, что в Англии назовут мятежом и за что жестоко накажут... это был необходимый опыт (aye, Шотландия!);
и очевидно также то, что это лишь малая часть списка наших достижений.
Может мы и не смогли повернуть реку большой политики в наше русло, но спокойно этой реке мы течь не давали.
У нас были недоработки, ошибки, косяки и провалы. Мы их запомним и учтем. И еще наделаем новых, разумеется, вместе.
Не все попало в отчет, что сохранилось в сердце. Не записано, как мы вставали чуть ли не раньше всех на полигоне и шли валить деревья для строяка, как пели Глориам-глориам, как Флорисса, угрожая половником, отгоняла нас от свежеиспеченных булочек, как мэтр Брийе торговался ночью в казначействе за вино. Это будет потом в письмах, наверное... "А помните, как кто-то разрезал моей кулуаркой торт, а отец Алексий потом пытался открыть ей вино?", "А помните, как выглядела наша дыба?" "... как король Людовик пил кофе за столом, а в вазе стояли ЖЕЛТЫЕ лилии?" Проскользнет, сохраните в архивах, ладно?
Спасибо ребята, за игру и за то, что не было игрой. За то, что вы были, есть и будете. Ныне и присно и во веки веков - храни вас Бог!

Кэтти Стивард, добрая католичка

Людмила Жердева,
г. Екатеринбург

Опубликовано в журнале по РИ «Мое королевство» N 19, октябрь 2003 г. - N 20, январь 2004 г.
Сайт журнала www.mykingdom.ru

Рекомендации

Комментарии (0)

дать свой комментарий

порядок:

По дате (самое старое - первым) По дате (самое свежее - первым) В виде дерева